Когда возникает идея преодоления страха или тревоги или какого-то иного чувства или состояния, на мой взгляд, с нами играет злую шутку наш язык – вернее то, как мы его понимаем и используем. Поскольку названия у нас звучат в форме существительных, отвечающих на вопрос: «КТО? ЧТО?», то у нас возникает иллюзия, что это нечто действительно существует как некая сущность – СТРАХ.
Однако нет никакого страха, как некой сущности в нас! Как нет тревоги, нет обиды, нет боли – строго говоря, чувств вообще не существует! - чувств, как неких сущностей или неких самостоятельных процессов, как чего-то «во мне» или «у меня». Да, чувство – это процесс, но не процесс «во мне», а это процесс меня самого, это процесс моего чувствования чего-то.
То, что мы подразумеваем под «чувством», когда говорим о душевном волнении, об «эмоциональном состоянии», относится к неким душевным движениям, побуждениям. Другими словами, наши «эмоции», «эмоциональные состояния», которые мы по-русски называем «чувствами» (страх, радость, отвращение, стыд, возбуждение, удивление, горе, ярость) все это есть движения души. И эти внутренние движения мы как-то чувствуем, ощущаем и говорим: «чувствую радость», «боюсь», «переживаю горе», «хандрю», «гневаюсь», «стыжусь»… Эти внутренние движения не есть чувства, они есть чувствуемое. Чувство – это не сущность, это действие (существительное, обозначающее не предмет, а процесс).
И потому нет никакого страха «у меня» или «во мне». Есть каким-то образом переживаемые мною взаимоотношения с чем-то или кем-то. Другими словами, «у меня страх» в действительности означает, что «я боюсь».
Что тогда в этом случае мне нужно преодолевать???
К примеру, я иду по дороге и спотыкаюсь. Пытаться преодолевать мою «спотыкаемость» мне бессмысленно – никакой «спотыкаемости» не существует.
А что необходимо?
Мне необходимо быть более внимательным, и быть может, есть смысл обнаружить, на что моё внимание обращено, когда я спотыкаюсь – чем в это мгновение занят?
Со страхом дело обстоит примерно так же.
Мой страх (и вообще, мои чувства, состояния) есть я сам. Это не он «во мне» или «у меня», а это я что-то делаю, я как-то отношусь, я что-то и как-то выбираю. Это не «он» со мной что-то делает, а это я как-то что-то переживаю.
Ибо если это «он», то есть, если я говорю сам себе, что «у меня страх», и воспринимаю свой страх как некую «вещь», или как некую «плохую» часть себя, тогда у меня и появляются основания с чем-то «во мне» бороться и что-то «в себе» преодолевать, что-то в себе исправлять – какой-то существующий у меня страх. И обычно эта борьба не приводит ни к чему хорошему. Просто потому, что борюсь я с самим собой, отрезая от себя куски живого – я не хочу, чтобы это во мне было.
Если же я понимаю, что страх – это не вещь, он не нечто существующее во мне, не нечто отдельное от меня, а это некие мои свойства (свойства, а не «части» меня!), это моё отношение к чему-то, тогда у меня отпадает необходимость в какой-либо борьбе. Ведь тогда я понимаю, что нет во мне ничего, что бы мне как-то угрожало. А есть какое-то болезненное для меня моё отношение к чему-то. Я чего-то не могу допустить, ибо это грозит мне какой-то болью. Известно ли мне это доподлинно
– причина моей боли? Отнюдь…
И потому страх – это всегда некая тайна о самом себе. Он и существует только тем, чего я в нём (в себе) не знаю, а если более точно – тем, что я решил не замечать, делать вид, что этого нет. Когда я решаю чего-то не замечать, то с течением времени я забываю и то, зачем я принял такое решение – не замечать (конечно же, оно было принято для того, чтобы хранить меня от какой-то боли).
Поэтому страх – это не просто тайна, но это тайна, которую «нельзя» разгадывать! И он силён своей тайной.
То, что я знаю о своём страхе (я ведь представляю, чего я боюсь), не означает того, что это и есть именно то, чего я боюсь на самом деле. Страшным страх делает не его образ, в котором я его знаю, а его причина. И поскольку я боюсь, то это означает, что причины своего страха я не ведаю. Я боюсь ровно до тех пор, пока я не осознаю действительных причин, – именно моим незнанием, то есть тем, что я чего-то в самом себе не знаю и не замечаю, он и сохраняется.
Это справедливо для любых психологических проблем. Порой человек говорит: «Причину проблемы я знаю. А вот что делать с этим, нет». Эта фраза свидетельствует о том, что то, что человек знает, не относится к причине – знает, да не то. Причина сама собою указывает на то, что же нужно делать.
Вообще, говоря о страхе, важно понимать ещё то обстоятельство, что то, что у меня вызывает наиболее сильные чувства, является и наибольшим источником моей силы. Одно из самых сильных чувств – чувство страха. Следовательно, страх является ценным источником силы, и кроме того – указателем на нечто очень важное для меня, существенное. И потому идти в страх – означает идти в направлении какой-то своей ценности.
Итак, если я понимаю, что страх – то есть «я боюсь» - означает, что я как-то живу, как-то к чему-то отношусь, тогда вопрос преодоления какого-то мифического страха отпадает. И рождается совсем другой вопрос – узнавать самого себя – то, как и к чему, и в связи с чем:
- я отношусь именно так;
- как я так живу;
- что означает моя боязнь?
- что это за действие такое – моя боязнь?
- что это за способ жизни… ?
- что это за внутреннее движение у меня рождается, когда я чувствую вот такое состояние себя, которое я могу назвать страхом?
- то есть что в своём содержании, в своём смысле означает – я боюсь?
В
присутственной арт-терапии так называемая «работа со страхами», то есть соприкосновение с собой-боящимся происходит самым непосредственным образом. Но при этом я хочу ещё раз подчеркнуть, что работаем мы не со страхом! А с прояснением своего отношения к чему-то, вызывающему у нас такие сильные чувства, с проживанием этих мучительных чувств, с возможностью взаимодействия с самим собой боящимся и с тем, чего мы боимся – работаем мы со способом жить.
Принцип такой работы можно описать русской поговоркой «клин клином вышибают». Арт-терапевтическое действо
творческого присутствия обращает именно к тому состоянию, к тем чувствам, которые вызывают страдание. И через постепенное проживание этих чувств, через обнаружение их внутренних оснований, раскрытия их смысла (что, в конечном итоге, способствует освоению новой жизненной позиции) происходит исцеление – в данном случае – «освобождение от страшных переживаний».
Мы обращаем своё внимание на то страшное или тревожное переживание, которым мы захвачены, или, обращаясь к которому, мы начинам бояться. И выражаем этого себя-боящегося в творческом действии.
Подчеркну, что при этом мы не пытаемся «рисовать страх» с натуры, изображать его, а находимся в самом переживании, и позволяем ему себя выражать, проявлять, при этом наблюдая самих себя, присутствуя при происходящем с нами, и ни чему не противостоя.
В этом случае мы:
- расширяем объём вéдомого о самом себе, соприкасаясь с основаниями страха непосредственно,
- разрежаем внутреннее напряжение,
- обнаруживаем себя-боящегося и свой способ жить, приводящий именно к таким (страшным) переживаниям,
- осваиваем иное обращение с самим собой (более уважительное и внимательное),
- осваиваем новые способы проявления себя в жизни.
Так постепенно (это происходит не сразу, не в течение одной арт-терапевтической сессии) мы доходим до причин своего страха, не ведя кровавую войну с собой в деле так называемого «преодоления страха» или «изменения себя», а укрепляя с собой мир и дружбу.
В этом случае «страх» открывает себя сам (то есть, выражаясь более точно – мы открываемся самим себе), и мы становимся полнее и сильнее… своим страхом. Это и является его преодолением.