Любовь: от этимологии слова к психологическому понятию

Опубликовано в журнале "Филология: научные исследования" в № 1 за 2015 год, С. 54-65.

Человеческая культура есть культура слова. Вне слова опыт человечества для нас становится недоступным, вне словесной речи человек не становится человеком, не имеет возможности проявить, осуществить свои человеческие качества, не обретает человечности. Слово для нас предельно важно, ибо вне слова мы не способны постигать ни мир, ни душу, которая является частью мира. Словом мы проявляем самих себя не только для других, но и для самих себя. Словом мы упорядочиваем свой опыт, делаем его для себя явным.

Можно сказать и ещё более определённо: слова рождают, создают явления мира. Именно через слова явления приобретают для нас неподвижную определённость, неизменное качество – свою таковость. Слово делает тайное явным. Соответственно, чем слово точнее, правильнее, тем и наше представление о действительности вернее, тем мы ближе к сущности явлений, к действительности.

Язык определяет сознание: неточные слова создают неточные представления; неточные представления создают неточный взгляд на действительность. Мировоззрение определяет мировосприятие (как смотрим, так и видим). Когда мировоззрение расходится с действительностью, мы перестаём соответствовать жизни.

Нередко смысл, вкладываемый разными людьми в одни и те же слова, оказывается принципиально различным, особенно когда мы не даём себе труда вникнуть в значение используемого нами слова – одними и теми же словами мы порой пытаемся передавать совсем разный опыт. В результате этого мы зачастую не только не понимаем друг друга, но и, что более важно, мы не понимаем и самих себя. И это влечёт за собой множество неочевидных, но, тем не менее, неприятных следствий, начиная с разложения культуры общества в целом и заканчивая психическими расстройствами людей.

В данной статье мы рассмотрим всего лишь одно, но важное слово – «любовь».
Это слово – одно из самых непростых, так как в настоящее время под любовью понимают чуть ли не всё что угодно. Способствует такому размыванию понятия то, что в современной культуре, когда идёт речь о любви, внимание уделяется не столько самому явлению, получившему соответствующее ему название, сколько сопоставлению различных точек зрения и мнений о том, что это такое. Отсюда неизбежно возникают такие разнообразные понятия, как «христианская любовь», «платоническая любовь», «плотская любовь», «любовь Ивана Ивановича», «любовь Марии Петровны» и т.п., а также понятие о таких разновидностях любви как эрос, агапе, филия, сторге и т.д.

Постановка вопроса о субъективном переживании любви естественна и оправданна, когда мы соприкасаемся с душевным миром конкретного человека (например, в психологическом консультировании). В этом случае мы проясняем, что для него есть его любовь, о чём именно он говорит, когда некие свои переживания (какие именно?) называет любовью. Но тогда мы заняты  исследованием жизни именно этого человека, а вовсе не исследованием «любви» как особого явления душевной жизни.

Когда же мы намерены вести речь именно о любви, необходимо определить изначально, о чём именно мы говорим; в противном случае все наши толкования и мнения могут расходиться в исходной точке: есть вероятность, что мы будем говорить о чём-то разном, подразумевая, что говорим об одном и том же. Подобное положение нередко складывается в условиях неуважения к слову – при убеждённости, что слово не может говорить само за себя.

Но слово возникает и существует как определение некоей сущности, некоего так или иначе обособленного явления окружающего мира. Слово для нас есть показатель самобытности и цельности данного явления. И мы можем обращаться к тому или иному явлению действительности, изучать его, высказывать о нём свои мнения только через соответствующее слово. 

Именно поэтому не может быть никакой «христианской» любви, «платонической», «плотской» и пр. Слово «любовь» цельно, в нём не выделяются христианские или какие-либо иные составляющие, а значит, неделимо и явление, которое оно обозначает.

Просто есть любовь – и есть что-то иное.

Разумеется, существуют словарные определения любви, но и в них основное внимание уделяется толкованию понятия теми или иными философами, в той или иной культуре или эпохе. И поскольку нет твёрдой уверенности в том, что речь всякий раз идёт об одном и том же явлении, изначально обозначенном конкретным словом, то вопрос остаётся открытым.
Этимологические описания, по-видимому, могут дать более точную информацию относительно связей слова с соответствующим явлением, однако подобные описания зачастую и недостаточны, и противоречивы, и нуждаются в кропотливом исследовании. Но, скорее всего, это именно тот путь, который нужно избрать.

Таким образом, когда мы хотим познать сущность явления, важно обратиться к происхождению слова, обозначающего это явление: слово способно дать весьма точное указание. И этимологические словари в этом случае могут быть полезны, хотя, конечно же, и к ним стоит относиться осторожно, поскольку случается, что и они содержат очевидные несоответствия действительности.
В общении же с конкретным человеком полезнее обращаться не столько к формальным словарным смыслам, сколько к тому, что человек имеет в виду – к его субъективным смыслам. Тогда есть бо́льшая вероятность, что разговор будет проходить не на поверхностном конвенционально-логическом уровне, а на уровне действительных смыслов, по сути, на уровне души.

Итак, попробуем прояснить значение русского слова «любовь», и быть может, это поможет нам лучше понять, что есть любовь в нашей жизни. Начнём с обращения к этимологическим словарям.

В этимологическом словаре русского языка Макса Фасмера [19, т. 2, с. 544] слово «любовь» производится от слова «любо»: любой, любый  «дорогой», укр. любий, др.-русск. любъ, словен. ljub, ljubа; чеш. liby «милый, любимый, приятный». Отсюда любовь, укр. любов, др.-русск. любы, любъве, сербохорв. љуби, љубав, словен. ljubav. Родственно лит. liaupse «почёт», «хвалебная песнь», liaupsinti «восхвалять»; др.-инд. lubhyati «желает», lobhas «желание, жажда», lobhayati «возбуждает желание»; гот. liufs, д.-в.-н. liob «дорогой, милый»; с другим вокализмом: д.-в.-н. lоb «хвала»; гот. lubains «надежда», galaubjan «верить»; лат. lubet, libet «угодно», lubido, libido «страстное желание», алб. lарs «желаю, жажду».

Краткий этимологический словарь русского языка Шанского [21, с. 250] объясняет слово «любой» следующим образом: общеслав. любой < любый «милый, дорогой» < «возбуждающий любовь, страсть, неодолимое желание»; того же корня, что нем. lieb «любимый, милый», лат. libet «нравится», др. инд. lúbhyati «чувствует неодолимое желание» и т. д. Исходное значение – «возбуждающий неодолимое желание», затем – «любимый, милый, дорогой», далее – «тот, который при свободе выбора нравится больше» и, наконец, – «всякий».

А далее пойдём по тем смыслам, на которые нам указывают словари.

Предварительный вывод, который мы можем сделать: слово «любовь» означает страстное желание чего-то, что особо дорого, мило, приятно, восхваление его и благодарность.

Но не будем пока торопиться с окончательными выводами, так как те слова, которые мы с вами рассмотрели, также нуждаются в более глубоком исследовании – их смысл не является таким уж однозначным. Обычно мы довольствуемся поверхностным знанием смысла слова: в лучшем случае выясняем определение по словарю, в худшем – ориентируемся на расхожее понимание, но крайне редко пытаемся уточнить глубинное значение слова, указывающее на некое действительное явление. А это означает, что в тех случаях, когда мы не углубляемся в слова, имеющие отношение к чувствам, мы не углубляемся в явления души. И в таком случае мы разговариваем на мёртвом языке и не выражаем ничего существенного – тогда существенного мы вовсе не знаем: не утруждая себя заглянуть в смысл слова, мы не утруждаем себя заглянуть и в самих себя, так как постоянно обманываем себя словами, их кажущейся простотой и очевидностью. 

Итак, если слово «любовь» (любо) означает жажду, желание, то что, в свою очередь, означают эти слова?

У В. Даля [15] слово «желать» означает жадать, хотеть, стремиться к чему или призывать что; волить, вожделеть. «Жадать»: жаждать, хотеть пить; сильно желать, хотеть, вопить.

У М.Фасмера [19, т. 2, с. 40]. Одни исследователи говорят, что нужно отделять «желать» от «жаль» и «жалеть», другие, напротив, считают, что нельзя отрывать от «жалеть», русск.-цслав. «желти»; сюда же относят лит. gelti, лтш. dzelt «колоть», «галить» – желать. «Жадать»: жаждать, желать, ощутить недостаток, тосковать, стремиться. «Галить»: баловать, ласкать, доставлять удовольствие; утешать, успокаивать; любоваться; улыбаться, насмехаться, шутить; побуждать, резвиться, подгонять; быть преданным.

В историко-этимологическом словаре Черных [20, с. 290-291] находим:

Старославянский словарь [18, с. 212]:

Словарь Срезневского [17, с. 840-848]:

Теперь ещё мы можем вспомнить, что со словом «желание» связано другое слово – «потребность». Потребность есть нужда и треба. Слово «нужда» происходит от праславянской формы, от которой в числе прочего произошли: др.-русск. нужа, ст.-слав. нѹжда, чешск. nouze «нужда, бедность» [19, т. 3, с. 88].
Если мы вслушаемся в звучание слова «нужда», то нельзя не услышать всё то же жда-, которое приводит нас всё к тому же – ждать, жаждать, желать.

А если мы вникнем в психологическое значение нужды/жажды, то мы с очевидностью увидим, что она есть непосредственное проявление самой жизни.

И в этой связи хочется вспомнить определение потребности, которое в своё время дал П.В. Симонов: «Потребность – специфическая (сущностная) сила живых организмов, источник активности живых систем в окружающем мире» [14]. Это определение как нельзя лучше соотносится как с нашим непосредственным опытом переживания нужды, так и с русским языком, в котором глагол жити (giti) означает «бодрствовать, двигаться».

Слово «треба» у Фасмера [19, т. 4, с. 45-95] означает жертвоприношение и понимается как исполнение долга. Сравнивается со словами «требовать, тереб, теребить». В свою очередь «тереб, треба, требовать» означают: очищать, корчевать, просевать; работать, обязанность; жертва, жертвоприношение; пробовать, испытывать; необходимость, нуждаться; процветание, произрастание; полезный, приносит пользу; насыщать, радовать. 
Слово «жертва» (от ст.слав. жръти) при этом родственно словам «хвала, хороший, желанный, приятный, благодарный»: лит. geras «хороший», др.-инд. grnati «воспевает, превозносит, восхваляет», gir «хвала, награда», авест. gar «хвала, награда, хвалебная песнь», лат. gratus «желанный, приятный, благодарный», греч. geras «почётный дар» [19, т. 2, с. 50]. Оно указывает на то, что путём жертвы происходит восхваление, прославление и благодарение того, кому она приносится. Не лишним здесь будет упомянуть и такое слово, как «жрец» («приносящий жертву»), связанное со значениями: хвалить, прославлять, славить, взывать, превозносить, награда, благодарность [19, т. 2, с. 63].

А теперь постараемся связать единый узор из всех этих нитей.

Вопрос, который при этом не совсем проясняется: как именно эти слова связаны, если у них не наблюдается (по крайней мере, на первый и даже на второй взгляд) никакого общего корня. Разве что в др.-инд. мы можем услышать какие-то похожие звуки: lubhyati, lobhas, lobhayati. Во второй части слова мы можем усмотреть нечто, напоминающее фрикативный (на манер украинского) «г»: -hyati, -has, -hayati.
Обычно в этих словах выделяется корень lobh (lobha санскр. «жадность, алчность, страсть, желание») [8, с. 558]. Однако, возможно, это не совсем верно, поскольку в переводе с того же санскрита слово hayati означает «ненавижу, идти, звучать». Это обстоятельство объясняет, в связи с чем др.инд. lubhyati (lobhayati) переводится как «страстное желание, жажда, возбуждать похоть». Это значение связано именно со второй частью слова, которая и указывает на желание (стремление, движение).

А что же при этом означает первая часть слова: lub-, lob-? В нём-то вполне определённо слышится люб.
И тогда слово «любовь», возможно, не так уж однозначно объясняется словом желание, а лишь соединятся с ним в некоем вторичном смысловом союзе, порождая новое слово.
При рассмотрении славянских корневых основ слова «любовь», мы видим лишь связь (правда, тоже пока не вполне ясную) со словами милый, услаждающий, радующий, дружелюбный, нежный. Причём имеется и такое слово, как lоb – хвала, что также отличается от жадности и страстного желания.

Выше мы уже упоминали о том, что к словарям нужно относиться с осторожностью и не спешить принимать всё сказанное в них как непреложную истину. Давайте ещё раз обратим внимание на др.-инд. слова lubhyati, lobhas, lobhayati. Мы выделили в них две части: lub/lob и hyati, has, hayati.
Не исключено, что в слове lub/lob можно выделить такую первооснову, как lu/lo. И именно это «лю/ло» мы слышим в словах «любовь», «милый». Но что такое это «лю»?

Пролить свет на это может следующий ряд слов: луч, лучина, луна (свет, заря, освещать); лучше; получить, улучить, отлучить, прилучить, разлука («коли бог лучит» - «если бог даст»), случай (укр. лучити – соединять, отсюда случка); лёгкий, лить (ср. с лат. libo – выливать, приносить жертву), слава, благо, блеск, «соль/сладкий» (солнце); lux (лат. свет, сияние, день, блеск, ясность, слава, спасение); luce (ит. свет), loche (ирл. молния), lustro (ит. блестящий, глянцевый), lustig (нем. весёлый, радостный), lüft (нем. воздух, атмосфера), look (англ. взгляд), loсаte (др.-инд. видит, замечает), loсаnаm (др.-инд. глаз), luck (англ. счастье, удача).
У всех этих слов, очевидно, имеется нечто общее, и это общее связано с такими значениями, как свет, сияние, соединение, распространение, счастье.  

Обратимся теперь ко второй части – hayati, hyati, has.
Одним из значений этих слов является ненависть [13]. Но, по-видимому, этот смысл является вторичным, поскольку, во-первых, санскрито-русский словарь Кочергиной указывает на такие значения: hay, hayati – «звучать», «идти», has – «улыбаться, смеяться». [8, с. 769, 773], во-вторых, в индоевропейских языках имеется множество слов с этим корнем, значение которых иное: хай (русск. «крик», арханг., кемск. «опытность»; кур. калужск. «иди, ступай»; укр. «пусть»), haju (карельск «ум, разум»), хайэ (юж.русс. «слава»), heil (нем. «благо, счастье, спасение, слава») родственно праслав. celъ (целый) и англ. whole и означает «полный, весь, здоровый, неповреждённый», holy (англ. «святой»), hi, hey (англ. «привет»), high (англ. «высокий, главный») [8, 15, 16].

Одним из значений слога «ha» в санскрите, действительно является значение «убивающий, уничтожающий» [8, с. 768]. Олжас Сулейменов в работе «Язык письма» [12], посвящённой новой этимологии, пишет о том, что один из первичных слогов «ha» являлся отрицающей приставкой в именовании быка и означал копьё, убивающее быка: ha-bun, ha-mun (копьё-бык: не бык – не луна – баран-солнце). Убийство быка символизировало переход от лунного культа (культа быка, коровы) к солнечному культу. В связи с этим мы можем понять, почему этот слог мог где-то закрепиться и в смысле убийства/ненависти (там, где остался лунный культ). Однако его сущностным смыслом всё же является возглас силы – возглас прославления солнца.

Таким образом, слово «любовь» на поверхностном (бытовом) уровне оказывается связанным с тем, что очень мило, приятно, нравится, что услаждает и радует, а также с надеждой и желанием. На глубинном же уровне его смысл связан с распространением света, спасением, прославлением солнца, соединением. 

Влекомы яблоком познанья,
Не видим жизнь, и к сожаленью,
Нас удручают расставанья…
Всё уступает притяженью!

Планеты носятся по кругу…
И мы в какой-то круговерти
Клянёмся в верности друг другу
И ищем оправданья смерти,

Мы, не имея чувства локтя,
Не ведаем границ изгибы,
Мёд не умеем пить без дёгтя
(а ведь, наверное, могли бы!).

Зато почти без сожаленья
Накапливаем мудрость совью,
Забыв, что сила притяженья
Зовётся правильно любовью,

И без субботнего всезнанья
Жить можно, славя воскресенье.
Жизнь не имеет оправданья,
Лишь только – силу притяженья

Если теперь мы вглядимся в то, как в жизни нами осуществляется любовь, что это означает - «любить», как мы любим, в чём любовь у нас проявляется, то мы увидим, что,

Действующая «рука» бьющей из нас жизненной силы (силы любви), с помощью которой мы осуществляем принятие-собирание воедино, есть внимание к Другому.

По большому счёту, то, что подразумевается в психологии под «эмоциональным контактом», есть не что иное, как внимание друг к другу. Внимание есть то, что собирает нас в совместность, включает или выключает друг из друга, соединяет или разобщает. Я чувствую, что у меня есть связь (контакт) с человеком, когда моё внимание сосредоточено на нём, а его внимание – на мне. И мы нашим вниманием друг к другу создаём и держим нашу совместность – и чувствуем, что мы вместе.

Именно в том, чтобы быть вместе, у нас имеется непреходящая нужда, которая и проявляется в стремлении к счастью.

Когда мы замечаем, что кто-то обращён к нам своим вниманием, мы чувствуем некое наполнение себя, некое расширение и некое разрешение: мы как будто обретаем своё новое существование – более заметное, более широкое, значимое, нас как будто становится больше, что нами и переживается как счастье.

Внимание порождает заботу.
Это означает, что мы поддерживаем «таковость» того, кого любим, его самостояние, его отдельность от нас и его… одиночество. Повторю: когда мы любим и хотим быть вместе, то в первую очередь мы поддерживаем в том, что (или кого) мы любим, его отдельность от нас, его самостоятельность!

Ибо прежде всего нам важно, чтобы оно (вот такое) было и жило на белом свете. И именно его самость, его таковость, его возможность и способность жить являются условием его существования, а значит, и условием того, что мы сможем с ним быть вместе.

Таким образом, рассмотрение этимологии слова «любовь» действительно помогло нам лучше понять его психологическое содержание – оно стало гораздо более определённым и очевидным. Любовь означает не желание что-то взять себе в своё владение, сделав своим кусок мира: мою женщину, моих детей, моих друзей, мою Родину и т.д.

Любовь есть принятие и допущение, расположение и поддержка – она есть наша деятельность, направленная на поддержание жизни и взаимоотношений, она есть наше открытие себя для того, чтобы можно было что-то приобщить к себе, а себя приобщить к чему-то, сделав себя причастным.

Любовь есть наша созидательная, направленная на установление связи, объединяющая нас с людьми и миром, душевная деятельность.

Культура человечества не стоит на месте, вместе с нею претерпевает изменения и язык. При этом зачастую слова видоизменяются настолько, что смыслы слов становятся совершенно иными, вплоть до их полной противоположности, и мы удаляемся от основ, теряя связь с сущностью явлений, и перестаём понимать говорящее с нами сущее, увлекаясь формами, потерявшими своё содержание. С изменениями слов у нас изменяются способы категоризации реальности, мы начинаем иначе воспринимать действительность, и как следствие – начинаем жить в другом мире.

Вместе с искажёнными смыслами слов утрачивается наша способность и понимать самих себя, и воспринимать человеческий опыт – тот опыт, который был завещан нам предыдущими поколениями. Мы теряем свои корни, теряем связь с действительным миром, начинаем жить в вымышленном мире кривых зеркал.

При этом вместе с опустошением слов, потерявших связь с действительностью, превратившихся в пустышки, и весь мир человеческой культуры постепенно становится миром декораций и неверных представлений – становится культурой «Как бы».
Дверью же в мир действительных явлений является слово, сквозь которое говорит само сущее. Внимание к слову даёт нам возможность увидеть то, что находится за словом – явление, которое оно выражает. Возможно, что эта статья является хорошим тому примером.

 

 

© В.В. Ляшенко
Москва, 2015 г.

 

 

1. Аристотель. Никомахова этика. Философы Греции. ЗАО Издательство «ЭКСМО-Пресс», Москва, 1997.

2. Бенвенист Э. Общая лингвистика / Эмиль Бенвенист. – М.: Прогресс, 1974.

3. Велесова книга. / пер. и коммент. Валентина и Юлии Гнатюк. - М.: Амрита- Русь, 2006.

4. Дао дэ цзин. // Древнекитайская философия. М., «Мысль», 1972.

5. Додонов И.Ю. Истоки славянской письменности. – М. : Вече, 2008.

6. Дмитриева Т.Н. Жертвоприношение: поиски истоков // Жертвоприношение. Ритуал в искусстве и культуре от древности до наших дней. – М.: Языки русской культуры, 2000.

7. Елизаренкова Т. Я. Мир идей ариев «Ригведы». – Ригведа. Мандалы V–VIII. М.: Наука, 1999.

8. Кочергина В.А. Санскритско-русский словарь: около 30000 слов/ под ред. В.И. Кальянова. С приложением «Грамматического очерка санскрита» А.А. Зализняка. – 2-е изд., испр. и доп. М.: Рус. яз., 1987.

9. Ляшенко В.В. В поисках счастья. - М.: Издательство «Ирисбук», 2011.

10. Ляшенко В.В., Ляшенко Т.М. Мы вместе. – Москва: «Новое время», 2014.

11. Назлоян Г.М., Назлоян Г.Г. Арт-терапия в клинической практике (портрет, автопортрет, бодиарт). – Симферополь: ИТ «Ариал», 2013.

12. Сулейменов О. Язык письма. // Татарская электронная библиотека. URL: http://www.kitap.net.ru/sulejmenov/yazykpisma2-08.php.

13. Санскритско-английский словарь. URL: http://www.spokensanskrit.de.

14. Симонов П.В. Мотивированный мозг. - М., 1987.

15. Словопедия (сборник электронных словарей). URL: http://www.slovopedia.com.

16. Словари@mail.ru. URL: http://www.lingvo.mail.ru.

17. Срезневский И.И. Материалы для словаря древне-русского языка по письменным памятникам. Изд. отделения рус. яз. и словесности Императорской Академии Наук., В 3т. – С.-Петербург: Типография Императорской Академии Наук, 1893.

18. Старославянский словарь. По рукописям X-XI вв. / Под. ред. Р.М. Цейтлин, Р. Вечерки, Э. Благовой. – М.: Русский язык, 1994.

19. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка. В 4т./ Пер. с нем. и доп. О.Н. Трубачёва – 2-е изд., стер. – М: «Прогресс», 1986.

20. Черных П. Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка в 2-х томах. – М.: Русский язык. 1999.

21. Шанский Н.М. Краткий этимологический словарь русского языка. Пособие для учителя. Изд. 2-е испр. и доп. Под ред. чл.-кор. АН СССР С.Г. Бархударова. – М.: Просвещение, 1971.

 

 

При цитировании полная ссылка на статью обязательна: Ляшенко В.В. Любовь: от этимологии слова к психологическому понятию // Филология: научные исследования. — 2015. - № 1. - С.54-65.