Смысл счастья

1) Состояние довольства, благополучия, радости от полноты жизни, от      удовлетворения жизнью;
2) Успех, удача (преимущ. случайная);
3) Участь, доля, судьба. Всякому свое счастье;
4) Им. п. счастье употр. также как сказуемое главного предложения в знач. очень хорошо, крайне приятно (Толковый словарь русского языка под ред. Д.Н. Ушакова).

СЧАСТЬЕ по В.Далю: со-частье, доля, пай) ср. рок, судьба, часть и участь, доля.

СЧАСТЬЕ по М.Фасмеру: укр. щастя; ц-слав. съчстьнъ «причастный»; праслав.  sъcestьje объясняют из  sъ- : др.-инд. su- «хороший» + cestь «часть», т. е. «хороший удел».

Этимология как будто недвусмысленно выводит счастье – как соединение с частью: с-частье, со-частье. Однако здесь не все так однозначно, как может показаться, ибо и это соединение можно понимать по-разному. Сейчас мы как-то легко забываем, что в те далекие времена образования слов Мир для людей был, мягко говоря, немного другой, и жили люди не так, как живем мы. Забывать об этом – значит отказываться понимать и заниматься не пониманием действительного, а утверждением того, что хочется утвердить.

И значит, если мы хотим понять сущность явления, которому было дано название не нами и не сейчас, то нам и нужно постараться посмотреть на него с той, другой точки зрения, а не с привычной нам, ибо наша привычная точка зрения не дает нам никакого понимания.


Первое счастье

Слово счастье уводит нас в те времена, когда человек был всецело включен в мир.  И мир этот был для человека ВЕСЬ ЖИВОЙ, населенный духами и божествами, которые определяли возможности выживания, поэтому связи с ними  были наипервейшей заботой человека. И счастье (назовем его первым счастьем), таким образом, было установлением и поддержанием связей с богами. В разных культурах эта связь представлялось по-разному: например, в Библии говорится о «Заветах» Бога, а в Ведах – о всеобщем мировом законе Рита. Связи эти устанавливались, поддерживались и восстанавливались через обряды и жертвоприношения. Ожидаемый ответ божества – это, соответственно, его благодать (давало благо), в результате которой человек обретал благополучие (получал благо). И поскольку вся обыденная жизнь человека и общества была сакрализована, то и счастье в его исконном смысле обязательно есть сакральная связь с иным миром (миром духовных сущностей), с жизнью запредельной – находящейся за границей знакомого нам мира.

Мир с тех пор сильно изменился, расколовшись на две половины: в обыденной жизни сакральное уступило место пошлости, либо уйдя в маргинальные миры «духовных искателей», либо доверившись тем смельчакам, которые рискнули жить в тайне неведомого им мира, самостоятельно постигая живую ткань сущего бытия, невзирая на естественно-научную либо религиозную догматику. И поскольку образ счастья, как ни крути, является пределом мечтаний любого человека (что бы при этом не говорилось с глубокомысленным философским видом), то этот раскол отразился и в понимании самого счастья, породив следующие два его вида.


Второе счастье

Это то счастье, как мы его понимаем сейчас и о котором вещает нам словарь Ушакова. Предположу, что это понимание счастья начало зарождаться вместе с убийством богов, а оформилось вполне – с уничтожением последнего из оставшихся в живых – Единого Бога. И в жизни не осталось места священному.

Теперь (и это «теперь» длится уже не один век) счастье есть совместное участие, или совместное владение частями (со-частье), составляющими единое целое. Но это счастье не есть, как можно было бы подумать, счастье соединения ради какого-то созидательного дела. Это счастье долевого участия пайщиков. Мое счастье здесь – это когда я получаю свою личную долю в общаке, свой надел, т.е. свою часть от чего-то целого. Общее, таким образом, разделяется на части, и соединяюсь я здесь не столько с другими людьми (а о богах мы здесь уже и не говорим) в совместном участии в чем-то, сколько со своей частью: она мне нужна и ради нее я вступаю в долю, а не ради других людей-пайщиков – вот они-то мне здесь совсем неинтересны. Как люди. Интересны они мне только в отношении моей доли. То есть как некое математическое условие задачи, в результате решения которой я должен получить свое. Все, что меня волнует, – это то, что я беру от целого свою часть и любовно с нею соединяюсь. Теперь приоритеты у меня таковы: мне, мое, я. Психологически именно из этого понимания счастья происходят такие его определения, как «довольство», «удача», «благополучие», «удовлетворение» и прочее в том же духе. Я счастлив, если я смог урвать свой кусок мира. Вот они, цель и смысл жизни: я счастлив, когда потребляю мир, «беру от жизни все».

Второе счастье – это счастье извне, или внешнее счастье, достигаемое путем отъятия от мира в свое личное владение некой его части. По сути такое с(оу)частие является счастьем разделения, когда я от некой целостности беру свою, причитающуюся мне часть: остаюсь с частью. Ведь соединяемся мы здесь не для совместной деятельности – создания чего-либо через свое единение, а для дележа чего-то общего. Это счастье потребления. Стремление к благополучию вне связи с богом вырождается в потребительство. Тогда от благополучия остается одно пустое слово, которое наполняется другим смыслом, ибо если нет богов, то кто же дает благо? Ожидание блага в качестве пропитания от богов было естественным, ибо сами главные податели пропитания: Небо, Солнце, Земля – были ЖИВЫМИ БОГАМИ. Им не только приносили жертвы (возделывание и засев поля, кстати, и есть не что иное, как жертвенность Земле, и она щедро одаривала внимание к себе урожаем – благо дарила), но и исповедовались. И значит, благо, исходящее от богов было их духовным деянием по отношению к человеку. Потому на Руси хлеб всегда был священным: еда, даруемая богом, не просто еда, а благо. Кстати, этимология слова Бог так же восходит к действию давания, дарения.

БОГ –  словен. bog, родственно др.-инд. bhagas «податель благ, одаряющий», bhajati, bhajate «наделяет, делит».

Как видно, и само счастье исходит от бога и связывается именно с ним. То же «благополучие», к которому сегодня стремятся и которое принимается за счастье, не имеет ничего общего с собственно благополучием, как благом, исходящем от бога. Сейчас это просто еда, просто деньги, просто материальное потребление.

И поскольку человек был влит в мироздание всем собою, то не телесная смерть, а потеря единства воспринималась как худшее из зол – грех и скверна, что и является несчастьем. Из этого понятно, что главной заботой человека того времени было поддержание и восстановление (при разрыве) связи с Богом. Осуществлялось это путем жертвоприношений и обрядов.

«<…> из жертвы рождается Рита – мировой закон, пронизывающий человека и мир бесконечными нитями жестких связей, подобными сосудам, питающими сразу два тела – человека и бога, соединенных в единое существо, как сиамские близнецы» (Шевцов А.А. «Очищение», том 3).

А если иметь в виду, что все мы дети Матушки Сырой Земли (ну, или просто Природы), то изначально, от рождения каждый человек этой связью обладает (счастлив!), поэтому задача человека эту связь сохранять, укреплять и поддерживать ею своего Бога.

«Если ткань мира и ткань человеческой жизни едины, если я – всего лишь комочек осознающей плоти, висящей в мировой паутине Риты, то становится понятно, что мое поведение зависит от мирового порядка, но, в свою очередь, способно оказывать на него воздействие. И при всей незначительности моих сил, в переломных точках борьбы порядка и беспорядка от меня может зависеть самая большая победа. И она зависит от меня многократно. Потому что все в мире вращается, как солнце и земля, каждый день, каждый месяц и каждый год, приходя в эти переломные точки. Значит, я должен постоянно возобновлять свое усилие и поддерживать необходимое для победы сил порядка состояние» (Шевцов А.А. «Очищение», том 3).

Каковы естественные следствия второго счастья – счастья разделения? Если счастье я достигаю не тем, что устанавливаю связи, а тем, что нечто беру из Мира для своего удовлетворения, то цель моего счастья – это именно вот это удовлетворение, удовольствие, снятие напряжения или просто безмятежная жизнь без тревог, безопасность, спокойствие. А если так, то именно удовольствие-наслаждение-благополучие являются для меня высшей целью.

И счастье часто видится именно в удовольствии. Это даже, пожалуй, самое распространенное понимание того, что такое счастье. Мы стремимся именно к переживанию удовольствия, наслаждения – к этому сладостному состоянию, когда оно еще не прошло, но длится. Однако когда я стремлюсь к удовольствию или наслаждению как к высшей цели, то я всю свою деятельность организую сообразно этой цели и вся моя деятельность является средством достижения этой цели. Причем это касается не только моего поведения, но и вся активность моего организма, мой жизненный тонус подчиняются этой цели, откликаясь на те или иные перспективы достижения моей цели (не всегда осознаваемой, но всегда важной и нужной). Это касается любой, внутренне принятой в качестве необходимой, цели. И тогда все, что меня ведет к наслаждению, является для меня первостепенным, особенно важным, а значит я ищу средства, которые наиболее скоро меня приведут к нему, и тогда я могу пренебречь какими-то иными ценностями, если эти ценности не связаны с получением скорого наслаждения, а тем паче, затрудняют его. Так формируется психология «легкой жизни», когда хочется всего и сразу, и это «все», разумеется, должно быть только приятным и даваться без особых усилий – на долговременные трудозатраты нет ни сил, ни желания. А зачем напрягаться, если удовольствие можно получить здесь и сейчас, а при других раскладах может ведь еще ничего и не получиться, и тогда кем я буду? Лохом? Тогда я буду думать о себе плохо. А это мне неприятно. А зачем мне неприятное? Жизнь и так тяжела. О-о-й, ка-а-ак тяжела-а-а жи-и-изнь! Пойду выпью.

Именно в подобных поисках счастья люди становятся алкоголиками, наркоманами, сексуально зависимыми и пр. В действительности эти способы обретения счастья являются бегством от несчастья, от неприятного. А если вспомнить, что мы описываем счастье разделения, то мы понимаем, что оно по сути и есть несчастье, от которого человек бежит. И человек сам его выбирает, отвергая возможность обретения счастья.


Третье счастье

Понимание третьего счастья рождается из понимания счастья как установления связи без ожидания обратного вознаграждения. Это, как мы понимаем, вторая часть отколовшегося Мира от некогда единого сакрально-материального или духовно-бытийного первого счастья. При таком понимании счастья,  моя забота – лишь установление своей связи, мое присоединение. Я не спешу брать себе (я возьму, когда мне захотят дать), а открываю себя, и тогда Мир вливается в меня через мою самоотдачу ему. И тогда я собой восполняю целостность моего Мира (который без меня неполный, частичный), а Мир восполняет меня. Завет с Богом восстанавливается. Я счастлив.

Если помыслить отвлеченно, то третий способ понимать счастье: это отношение кого-то с частью. Это понимание счастья как соединения, происходящего в результате установления связи с чем-либо, когда оно является для меня самоценным. Здесь счастьем является сама связь – то, что мы вместе, между нами нет дистанции, мы близки. Причем это счастье может достигаться в тех же самых ситуациях, что и во втором счастье, только переживаться оно будет от другого, по-другому, в результате другого действия. Во втором счастье я счастлив от того, что разделил целое и взял себе свою часть; в третьем счастье я счастлив от того, что я через себя, собою создал единое целое, став его частью. Я сотворил или восстановил целостность. И здесь важно мое внутреннее действие на соединение, на снятие дистанции, на открытие себя. А ответное наполнение меня происходит само собой, без моей заботы об этом.

Нетрудно заметить, что третье счастье как будто бы трудно отличимо от первого. В обоих случаях основная забота – это установление связи. Единственное отличие, на мой взгляд, состоит в том, что теперь я не обременяю противоположную сторону обязательствами и не слежу за их соблюдением с ее стороны: вся моя забота – это я и мое единение, мое исполнение того, что мне необходимо, без надежды на подношение с другой стороны: всё, что мне нужно, мне дадут сами (если сочтут нужным для себя) и сами позаботятся о том, чтобы я имел возможность делать то, что мне нужно делать. Ведь мы обоюдно заинтересованы друг в друге! Тогда то, что мне дают, есть не выполнение моей просьбы или требования, а Дар, который ни меня, ни дарителя ничем не обязывает – это свободное волеизъявление, свободное дело того, кто его делает, это  выполнение им его замысла, а не принуждение его к дарению моей просьбой.

Третье счастье – это счастье моего устремления вверх, это счастье моего самостоятельного усилия соединиться с… Узнаёт другая сторона о том, что нужно мне, просто из того, что мы с ней связаны. Причем ее знание зависит от ее связи со мной, а мое знание зависит от моей связи с ней. Поэтому наше знание друг о друге может быть очень разным и зависит оно от собственной включенности друг в друга. «Все от Бога, но не все к Богу».

Таким образом, выстраивается предельно ответственная позиция: я занят тем, что мне нужно, а другой (даже если это Бог) занят тем, что ему нужно. Каждый делает свое дело, не пеняя на другого, и заботится только о том, чтобы исправно делать все, зависящее от себя.

Мне думается, что второе и третье счастье по отношению к первому направлены в разные стороны: второе счастье есть разрушение счастья и движение к несчастью.  Оно и есть само несчастье. А третье счастье есть следующий шаг в понимании счастья и направлено на увеличение связи с Богом; шаг, который является путем к развитию духовности как ответственности, созиданию в себе Деятеля, и в конечном итоге – к открытию Бога в себе. 
К сожалению, объем статьи не позволяет сказать еще многое, что можно было бы сказать по поводу счастья. Посему пока, подытожим.

Счастье есть установление связи с тем, что больше тебя, знаемого тобой. А потому счастье не есть утверждение чего-то известного и желаемого, а оно всегда есть путь в неведомое и незнаемое. Счастье есть причастность к запредельному для тебя – к самому себе неведомому! И через эту причастность, через это установление связи, счастье есть обретение целостности и единства. Смысл счастья – в наличии связи и обретении через нее целостности и единства. Счастье – это быть вместе с самим собой и через это все более и более становиться самим собой.